Наткнулась на интересную штуку в начале лета, а потом еще в Людвигочатике меня об этом спросили. Наконец руки дошли рассказать о любопытном эффекте «Лорел — Йенни».

Итак, в интернете появилась трехсекундная запись, на которой мужчина произносит одно слово. Половина народу слышит слово как Lorel, а вторая половина — как Yenny. (История с бело-золотым и синим платьем повторяется.)

Рассказываю, почему так происходит.

Каждый звук языка, который мы произносим, прежде всего является колебанием воздуха, как и любой другой звук (долгий «донннн» от удара металлической палкой по трубе или противный скрежет, когда вот гвоздем по стеклу). Воздух выталкивается из легких и проходит через речевой тракт — это все полезное для речепроизводства, что есть у нас в горле и во рту. Для разных звуков мы меняем форму горла, используем язык, смыкаем губы, прижимаем губы к зубам и делаем еще много всякого. По дороге иногда добавляется тон (то есть голос — у гласных он есть и у звонких согласных).

Все эти штуки влияют на физические свойства звука. Чтобы ясно их представить, звук переводят в визуальное изображение и получают веселые картинки — спектрограммы. На них обычно видны форманты — резонансные частоты, наиболее сильные для речевого тракта данной формы. Идет звук с определенными частотами из легких, гортань начинает колебаться. Совпадающие частоты усиливаются, получается резонанс — готова форманта. Форманты на спектрограммах — очевидные такие полоски. Они нумеруются от самой нижней вверх — первая, вторая, третья и так далее.

Так вот, наш мозг отличает один звук от другого в том числе по формантным частотам.

Форманты на спектрограмме похожи на перекладины шведской стенки. Даже если на двух стенках перекладины располагаются на разной высоте, отличить одну от другой бывает сложно

Но засада в том, что у некоторых звуков эти отличительные признаки, форманты, очень похожи. Например, [l] и [j] имеют третью форманту в районе 2500 Гц, а вторую — где-то около 700 Гц или ниже. У [o] и [e] высота формант разная (400 и 800 Гц против 400 и 1800 Гц), но она может меняться из-за того, что в речи мы произносим звуки слитно. Это называется коартикуляцией. Из-за коартикуляции форманты могут сливаться, съезжать — и то, как воспримет звук наш мозг, зависит от того, какие форманты он посчитает первой и второй. Так же похожи звуки, обозначаемые r и n. Первый — не согласный, а особый американский [o] с дополнительной артикуляцией, [n] — носовой, тоже близкий к гласным звук. А с [i] та же история, что и с [l] и [j].

Как это выглядит на реальных спектрограммах для Lorel и Yenny

То, как мы слышим это слово, зависит от тренировки слуха (в распознавании разных частот) и особенностей восприятия звуков мозгом (перцепции). Можно потренировать слух и научиться управлять слуховым восприятием (реально работает!).

Также спасибо за материал N + 1.

Есть две точки зрения на то, как дети усваивают родной язык.

Одни ученые считают, что владение языком — врожденное свойство. То есть в каждого младенца генетически заложена лингвистическая программа, которая активируется при столкновении с конкретным языком — русским, английским или китайским. И из такого протолингвотеста лепится язык. Так думают генеративисты.

Другие ученые полагают, что мы планомерно и мучительно обучаемся языку, повторяя слова за родителями и наблюдая, как мама с папой на это реагируют. Так считают функционалисты.

Современная наука склоняется к тому, что истина где-то посередине. Уже найдены гены, частично отвечающие за языковую способность, FOX P2 например. Абсолютно все дети, в том числе дети глухих родителей, гулят во младенчестве. А вот лепечут не все — и тут наглядно прослеживается влияние социума.

Многих бесит, когда родители сюсюкают с детьми. Вот это всё: «А кто это у нас тут такой большой? А чьи это глазки? Машенькины глазки». Это сюсюканье по-научному зовется речь, обращенная к ребенку — РОР. Эта самая РОР на самом деле важна и нужна. Для РОР характерны повышение тона голоса, богатый интонационный рисунок, общая музыкальность высказываний — ребенок улавливает всё это в потоке звуков и сразу понимает, что говорят именно с ним. Ему хочется повторять эти прикольные звуки, подражать взрослому, играть с ним — говорить по очереди.

Музыкальная РОР помогает передать ребенку настроение взрослого и успокоить его. В древности умение заставить младенца вовремя замолчать спасало жизнь всему племени, да и сейчас спасает и ребенка, и маму от гнева соседей по самолету.

Интонационный и ритмический рисунки дети умеют считывать с рождения. Например, французские новорожденные плачут с повышением тона и громкости, а немецкие — по нисходящей. Причем, эти музыкальные рисунки дети услышали и запомнили еще в утробе матери.

В РОР активно выражены формантные частоты, которыми различаются гласные звуки. Поэтому дети по всему миру начинают говорить именно с гласных. Затем следуют простые губные звуки — [п], [б], [м]. Недаром первые слова как минимум европейских и американских младенцев — мама и папа. Согласно Якобсону, дети усваивают звуки языка от универсальных к идиоэтническим — от тех, что есть во всех языках к особым звукам родного языка. Поэтому русскоязычным детям долго не дается дрожащий [р], не сразу получаются аффрикаты [ч], [ц].

Любопытно, что некоторые дети стремятся точно воспроизвести звуки, в другие ритмический рисунок слова. Так вместо котенок первые могут сказать тё, а вторые — тё-тё-тё.

Еще в РОР есть клевая штука, которая тоже очень нравится детям — редупликация, то есть повторения. Все эти вжик-вжик, бах-бах, ля-ля, баю-бай и прочие мяу-мяу. Редупликации намекают ребенку, что у слов есть определенная структура, то есть они делятся на составные части.

Уменьшительные слова, диминутивы, тоже используются не просто для мимими — они сильно упрощают грамматику. Благодаря диминутивам, например, исчезает непродуктивное третье склонение: вместо мыши, например, теперь простая мышка. Слова мужского рода становятся похожи друг на друга и тоже проще склоняются: столик, планшетик, зайчик — все они оканчиваются на -к. Интересно, что дети начинают использовать все склонения сразу — после фазы застывших форм.

Дети осваивают грамматику поразительно быстро и точно. И сразу начинают строить слова по усвоенным моделям — часто неправильно, потому что знают только систему, а не норму. (Это явление прекрасно показано в одной из самых крутых книжек о детской речи — «От двух до пяти» К. И. Чуковского.) Подробнее об этом как-нибудь потом.

Немного о фонетике разных языков расскажу.

Когда мы учим иностранный язык и еще не слишком в этом продвинулись, мы говорим с акцентом, то есть «как-то не так» на слух носителя языка. Это происходит из-за разницы фонетических систем (набора звуков в языках) и артикуляционной базы (того, как именно мы эти звуки произносим).

При изучении иностранного языка, например английского, мы много внимания уделяем «чужим» звукам, которых даже приблизительно нет в нашем языке, и намного меньше — похожим на наши. Поэтому обычно в русских школах ученики прекрасно произносят заднеязычный [ŋ], межзубный [θ] и аппроксимант [w], а с другими звуками — полная беда.

Например, английские [p], [t], [k] произносятся с придыханием, особенно сильным перед ударным гласным. Ощутимый воздушный толчок прям должен быть. А звонкие [b], [d], [g] придыхания не имеют. Это важная характеристика звука для англичанина, важнее глухости-звонкости даже.

Л. Г. Джоунз проводил эксперимент: он записывал на ленту звуки [p], [t], [k], а затем отрезал эту самую придыхательную часть. И англичане слышали в записи [b], [d], [g], а славяне — по-прежнему [p], [t], [k], потому что у нас глухость-звонкость на первом месте, а что там за пыхтение в начале, нас не волнует.
(Подробнее об этом см. Якобсон Р.,Фант Г. М. и Халле М. Введение в анализ речи Новое в лингвистике. — М ., 1962. — вып. 2. — С. 173—230)

И та же история с краткими-долгими гласными, твердостью-мягкостью согласных. Казалось бы, тут [a] и там [a], тут [l] и там [l], а на деле они разные. На эти нюансы стоит обращать внимание — именно они формируют акцент (а в ряде случаев вообще искажают смысл высказывания).

И любопытное про русскую фонетику добавлю. Мы иногда произносим звуки, которых, как нам кажется, в русском языке быть не может. Тем не менее у нас вполне себе есть «инговый» [ŋ] (функция), и звук, похожий на английский [w] (травмпункт), и даже звук [γ], характерный для южнорусских говоров, (их дом).